Жизнь москвичей между налетами мало описана в литературе. А ведь именно она характеризует тот моральный дух и атмосферу того времени. По ночам налеты, все сидят в бомбоубежище. Днем затишье. Чем заняться в это время, кроме того, чтобы слушать новости о наших успехах под Москвой? Вот что можно прочитать в дневнике москвички Ирины Краузе. Запись от 11 сентября 1941 года. «Тревоги почему-то не было. Позвонила Шуре. Встретились и пошли в кино. Сначала поглядели „Антона Ивановича“, а потом „Победу за нами“ N 4. Картина приличная, а боевые эпизоды опять заставили подумать о трусости, о человеческой жизни, о ее смысле и прочих нудных вещах...»
Когда после отмены воздушной тревоги, утром люди выходили из бомбоубежищ, улицы заполнялись, как в мирное время. Эту атмосферу хорошо передает следующая фотография, сделанная наутро после бомбардировки города осенью 1941 года.
Днем бомбардировок почти не было, что давало возможность жить богатой, культурной жизнью. Лучше всего ее проиллюстрирует вот эти газетные вырезки от декабря 1941.
Театральный сезон в Большом театре продлился до 28 октября 1941 года. После октябрьской паники, после того, как немцы вошли в Подмосковье, артистов решили эвакуировать. Вернулись они уже в относительно спокойное время, в 1943 году.
Однако москвичи хотели в эти тяжелые дни прикоснуться к прекрасному. За военный сезон 1941 года Драматический театр показал свыше 190 представлений, театр Оперетты — 163. На фотографии запечатлена очередь в театр оперетты. Полагаю, что это период сентябрь—октябрь 1941 года.
А что же в отношении других москвичей, не склонных к посещению театров и других культурных мест? Для них были доступны все «хлеба и зрелища», которые можно было получить в условиях войны.
На улицах продолжалась различная торговля. На фотографии запечатлены книжные развалы прямо на улице. Посмотрите, как много москвичей выбирают себе книги.
В середине войны на улицах Москвы появились сатураторы. Сатураторы – это приборы для газирования воды. Устанавливали их на тележках. Постеленная на тележке клеенка, две стеклянные колбы для сиропа, круглая мойка с дырочками и ручкой сбоку, а также баллон с газом завершали вид этого агрегата. Сатураторы подключали к водопроводу. Газировщица ставила стакан на мойку донышком вверх, поворачивала ручку, и фонтанчики воды обмывали стакан изнутри. Потом она наливала в стакан немного сиропа и заливала его шипящей газированной водой. По прейскуранту эта вода с сиропом стоила тогда семнадцать-двадцать копеек. На всю жизнь запомнился мне неотразимый, искристый вкус холодной газировки.
...
Среди других, мирных, проблем торговцев газированной водой была проблема перерасхода сиропа. Причины перерасхода продавцы объясняли по-разному. Газировщица Зорина, например, объясняла, что ей приходится ежедневно наливать стакан сиропа сторожихе, которая на завтрак ест с этим сиропом хлеб. «Если сторожихе сироп не налить, – пояснила Зорина, – то она не откроет ворота двора, где на ночь остается тележка». Газировщица Рублина, торговавшая на Центральном рынке, перерасход сиропа объяснила тем, что инвалиды требуют наливать им сиропа на рубль. «Они даже палкой дерутся», – прибавила Рублина. Заведующая же палаткой в Москворецком районе Фирсова продажу стакана газированной воды за рубль объяснила так: «Покупатели у меня в основном военные. Они говорят мне: „Дай, только послаще, что тебе, наших денег жалко, что ли?“ Ну, я и наливаю им два черпака сиропа по сорок граммов. Как раз на рубль. Они сами просят: „Дай за рубль!“ Ну, я и даю». Черпаки тогда были на сорок и двадцать граммов. Наливать сироп в стаканы из колб, на которых были нанесены соответствующие деления, стали позже.
Впрочем, удивительным является даже не производство газировки в городских масштабах, а то, что в тяжелом 1942 году открывается Московский завод шампанских вин. Сталин находит время, чтобы попробовать московское шампанское, после чего виноделам присуждается Сталинская премия.
Но вернемся к тем трудным дням. Чтобы поддержать дух москвичей, власти города выставляли на всеобщее обозрение сбитые бомбардировщики. Такие «выставки» были оборудованы на ВДНХ и площади Свердлова (ныне — Театральная площадь перед Большим театром).
Этот момент отмечен в мемуарах Д.Хазанова «Горькие уроки: война в воздухе».
По мере освоения отечественных радиолокационных станций РУС-1 и РУС-2 и новых типов истребителей дневная деятельность пилотов люфтваффе все более осложнялась. Наилучших результатов авиаторы 6-го иак добились 25 июля; из трех вылетевших Ju88, принадлежавших 122-й разведывательной [264] группе, два были сбиты около Истры. Самолет с кодом F6+AO упал и разбился, а с кодом F6+AK совершил вынужденную посадку на поляну, и через пять дней его установили на площади Свердлова, что позволило москвичам увидеть поверженного врага.
А в статье «Москва. Испытание войной», которая вышла в журнале «Московский журнал», в мае 2000 года, Н.М. Поникарова описывает историю немецкого лома в Москве более детально.
Война до сих пор напоминает о себе пустотами в плотной застройке центра Москвы. Проходя по Моховой сегодня, вряд ли подумаешь, что два четырехэтажных здания, стоящих ныне напротив Российской Государственной библиотеки, — на самом деле части одного, разрушенного прямым попаданием бомбы летом 1941 года. След войны — и площадка на углу Богоявленского переулка и Никольской улицы: прежде здесь стоял трехэтажный дом, на который упал немецкий бомбардировщик.
Выставка боевых трофеев была сначала на Театральной (Свердлова) площади (первым привезли «Юнкерс» — «Ю-88»), потом переместилась в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького. К самолетам, сбитым нашими истребителями, добавились обломки немецкого бомбардировщика, в августе налетевшего на трос аэростата и рухнувшего в Москву-реку, обезвреженные фугасные бомбы весом от 80 до 1000 кг, зажигательные бомбы, собранные на крышах домов. Осенью для выставки по проекту архитектора А.В.Щусева построили крытый павильон.
В те дни в Москве оставалось множество детей. Невозможно было эвакуировать полностью такой город, как Москва. Поэтому дети увлеченно играли в разные военные игры, а перед Новым годом готовили открытки бойцам Красной армии.
Отдельно стоит сказать о религиозной жизни столицы. Церковь сразу после начала войны объявила войну с немецким нашествием священным долгом каждого советского человека. Богоявленский собор, например, в первой половине 1942 года перечислил фронту 515 тыс. руб. Это была большая сумма, на которую можно было построить 3-4 истребителя. Кроме того, церковь не забывала и о верующих. Большинство церквей работало.
Однако наиболее интересные события церковной жизни наступили в апреле 1942 года. В Москве продолжал действовать комендантский час, который был несовместим с праздником Пасхи. Сталин уже готовился к событиям 1943-го года, когда, фактически, церковь в Совестком Союзе была легализована. Поэтому в 6 часов утра в субботу 4 апреля утреннее радио неожиданно для всех началось сообщением распоряжения коменданта Москвы, разрешающего свободное движение в Москве в ночь на пятое апреля. Восторгам православных москвичей, удовлетворенных в самых заветных своих ожиданиях, не было конца. Для многих это означало уверенность властей в безопасности ночного неба над Москвой и переходу к мирной жизни.
Наверное, пока все. Мы рассмотрели разные аспекты того сложного периода. Первая бомбежка Москвы была «приурочена» гитлеровцами к месяцу начала войны — 22 июля 1941 года. Последняя прошла в июне 1943 года. После этого немецкие аэродромы уже оказались за границами дальности полета наиболее массовых бомбардировщиков люфтваффе. За период июль 1941—апрель 1942 к Москве было направлено более 8600 самолетов противника. 120 раз вражеские самолеты долетели до Москвы. Долетело и сбросило смертоносный груз всего 234 самолетов, что составило 2,7% от общего числа самолетов, направленных к Москве. Было сбито 1392 самолета противника. Москва выстояла перед лицом смертельной угрозы.
В процессе подготовки этих статей, рассматривая собранные фотографии,я всматривался в лица людей, пытаясь понять и осознать, что думали они в эти тяжелые годы. Чего боялись, и на что надеялись? Но я видел на фото обычных москвичей, которые куда-то спешат, чему-то радуются. И я не увидел главное — страха. Немцам не удалось поселить страх в сердца и глаза обычных москвичей. А это — важнейший фактор того, что город выстоял!